Ведь если говорить по правде, то больше всего в жизни я хочу кого-нибудь любить...
Я проецировал фотографии изуродованных или мертвых иракцев на американские дома, супермаркеты, церкви и парковки. Я думал об этом новом поколении детей, травмированных на всю жизнь взрослением в военное время. Таков мой отчаянный жест – мой персональный протест против равнодушия по отношению к неамериканским жертвам.
Я нашел эти изображения в сети. Некоторые американские солдаты публикуют их на своих сайтах. Они реально готовы выкладывать изображения оторванных ног с подписью «Где, бля, всё остальное?» или разорванных голов с подписью «Ему нужна стрижка».
Я не мог перестать думать об этих изображениях как о беспокойных призраках, которые бесконечно скитаются между жизнью и смертью в сетевом промежутке. Я позаботился о них подобно бальзамировщику; скачивая, реконструируя, распечатывая, перефотографируя, а затем проецируя их, словно выискивая место, где они могли бы покоиться с миром и, в тот же миг, преследовать тех, кто делает вид, что не знает, что происходит.













Я нашел эти изображения в сети. Некоторые американские солдаты публикуют их на своих сайтах. Они реально готовы выкладывать изображения оторванных ног с подписью «Где, бля, всё остальное?» или разорванных голов с подписью «Ему нужна стрижка».
Я не мог перестать думать об этих изображениях как о беспокойных призраках, которые бесконечно скитаются между жизнью и смертью в сетевом промежутке. Я позаботился о них подобно бальзамировщику; скачивая, реконструируя, распечатывая, перефотографируя, а затем проецируя их, словно выискивая место, где они могли бы покоиться с миром и, в тот же миг, преследовать тех, кто делает вид, что не знает, что происходит.












